Миллионы долларов и ветер свободы нужны для создания экономики знаний на базе петербургских университетов

«Симпатичная женщина из кадрового агентства как-то на заседании IT-комитета Американской торговой палаты заявила, что университетов и, в частности, матмех-факультетов вообще не видно на рынке труда. Я чуть было с кулаками на нее не бросился. Но сдержался, поехал в университет и подготовил статистику: мы в СПбГУ выпускаем 880 айтишников в год, и все они трудоустроены в хорошие компании. В следующий раз, когда я пришел на заседание того комитета с твердым желанием выцарапать ей глаза, эта женщина бросилась ко мне с объятиями: «Профессор, не бейте меня, я другое имела в виду!». И рассказала, в чем дело: оказывается, ни один мой выпускник за многие годы не обратился к ней в поиске работы. Поэтому она искренне думала, что нас нет на рынке труда.

Надо следовать международным стандартам и иметь связь с промышленностью – соблюдая эти принципы, наша кафедра выпускает студентов, востребованных на рынке. В СПбГУ приняты собственные стандарты образования в области IT, и нам вменено в обязанность внедрять свои программы в другие вузы. У этого тоже есть предыстория. Мы с Тереховым-младшим когда-то перевели международные стандарты IT-образования – подготовленный нами русский перевод издан большим тиражом. И вот на его базе нам со временем удалось создать стандарты университета, которые следуют международным стандартам, внедрить их и учить по современной программе. Это, кстати, было непросто. Попробуйте объяснить какому-нибудь иностранцу, зачем читать будущим программистам 8 часов матанализа и 6 часов алгебры в неделю – так не научить программированию! Но отечественное образование держится за свои традиции.

Кроме того, я давно бросил клич: представители индустрии, идите ко мне на кафедру! Руководители лидирующих в стране IT-компаний читают лекции нашим студентам или руководят курсовыми и дипломными работами. Я совсем недавно делал доклад в Москве о связях с промышленностью. Я его просто подготовил – выписал темы дипломных работ бакалавров и магистров. 85-90% этих работ сделаны на опыте реального бизнеса под руководством представителей индустрии.

Это я сейчас так бодро рассказываю, а 15 лет назад на меня показывали пальцем, что я не в своем уме, раз смог такое допустить. И в университете ругались, и промышленники ворчали - мы платим налоги, почему мы должны дополнительно вкладываться в образование? Но теперь это массовая практика, принятая во всех ведущих вузах. И она дает результаты.

Почему, при наличии сильных центров образования, связанных с индустрией, у нас мало инноваций? Я не раз отвечал на этот вопрос: у меня есть несколько очень перспективных идей новых технологий, дайте нам 2 миллиона долларов и 4 года – и мы разработаем инновационный продукт мирового уровня с нуля. Инновации требуют денег и длительной кропотливой работы, нигде в мире они не получаются мгновенно».

«Наши специальности - очень дорогие в подготовке. Прежде всего, оборудование очень дорогое. Возникает вопрос снижения издержек для вуза и экономии затрат бизнеса на доучивание специалистов. Чем больше подготовлен выпускник, тем меньше предприятие тратит времени на его доучивание и встраивание в свою систему работы. Поэтому мы находим партнеров из бизнеса, и у них не возникают вопросов, зачем, уплатив налоги, нужно еще самостоятельно вкладывать в образование. В наших отраслях все больше и больше зависит от интеллекта человека, от глубины его знаний и умения думать. Мы идем по пути создания базовых кафедр при компаниях, но есть и другие формы взаимодействия с бизнесом. Например, сейчас мы рассматриваем концепцию сетевого университета в рамках петербургского медицинского кластера.

В числе важных позитивных перемен могу отметить интенсивное движение в сторону защиты интеллектуальной собственности. Это говорит о том, что в стране меняется менталитет, а значит, мы можем сместить акценты с подготовки наемных работников на создание предпринимательских университетов. Это крайне важно, потому что предприятия не могут вместить в себя всю инновационную деятельность, необходимую для развития на технологически подвижном фармрынке. Вокруг них должен быть создан инновационный субстрат – стартапы, научные школы, и так далее. Часто компании говорят: у нас есть свой научный центр, он практически лучший в России, там 300 ученых. А я им отвечаю, что в Pfizer - 10 тысяч ученых.

Еще позитивное изменение – в том, что мне, наконец, перестали задавать вопросы, когда вы создаете новое мощное лекарство. Потому что ответ такой: когда вы дадите 3 миллиарда долларов. Наша отрасль – крайне капиталоемкая, и не случайно весь мир переходит к сетевому принципу разработки препаратов – поиск идей, их «сборка» в решения, тестирование, доработка, осуществляется в разных точках планеты. Чтобы сложное лекарство было «придумано» в рамках одной университетской лаборатории – такое сейчас почти невозможно».

«Наши специальности - очень дорогие в подготовке. Прежде всего, оборудование очень дорогое. Возникает вопрос снижения издержек для вуза и экономии затрат бизнеса на доучивание специалистов. Чем больше подготовлен выпускник, тем меньше предприятие тратит времени на его доучивание и встраивание в свою систему работы. Поэтому мы находим партнеров из бизнеса, и у них не возникают вопросов, зачем, уплатив налоги, нужно еще самостоятельно вкладывать в образование. В наших отраслях все больше и больше зависит от интеллекта человека, от глубины его знаний и умения думать. Мы идем по пути создания базовых кафедр при компаниях, но есть и другие формы взаимодействия с бизнесом. Например, сейчас мы рассматриваем концепцию сетевого университета в рамках петербургского медицинского кластера.

В числе важных позитивных перемен могу отметить интенсивное движение в сторону защиты интеллектуальной собственности. Это говорит о том, что в стране меняется менталитет, а значит, мы можем сместить акценты с подготовки наемных работников на создание предпринимательских университетов. Это крайне важно, потому что предприятия не могут вместить в себя всю инновационную деятельность, необходимую для развития на технологически подвижном фармрынке. Вокруг них должен быть создан инновационный субстрат – стартапы, научные школы, и так далее. Часто компании говорят: у нас есть свой научный центр, он практически лучший в России, там 300 ученых. А я им отвечаю, что в Pfizer - 10 тысяч ученых.

Еще позитивное изменение – в том, что мне, наконец, перестали задавать вопросы, когда вы создаете новое мощное лекарство. Потому что ответ такой: когда вы дадите 3 миллиарда долларов. Наша отрасль – крайне капиталоемкая, и не случайно весь мир переходит к сетевому принципу разработки препаратов – поиск идей, их «сборка» в решения, тестирование, доработка, осуществляется в разных точках планеты. Чтобы сложное лекарство было «придумано» в рамках одной университетской лаборатории – такое сейчас почти невозможно».

«Что сейчас меняется – это значение корпоративных университетов. Несколько лет назад они казались маргинальным явлением, а сейчас переживают взлет. И это очень важно для университета, потому что они для нас - конкурент. Кроме того, важная перемена – осуществившийся переход на четырехлетнее высшее образование. Не все еще, в том числе, в бизнесе, осознали, что бакалавриат – это общее образование, а не профессия. Эта модель образования лишний раз подчеркивает то обстоятельство, что человеку придется учиться в течение всей жизни. Мы не можем рассказать всего, что нужно будет знать специалисту на рабочем месте, поэтому наша роль в другом – готовить динамичных и адаптивных людей, способных быстро учиться, быстро перенастраиваться и работать в междисциплинарных областях. Бизнес ищет таких людей, поэтому роль университетов, как мне кажется, заметно возрастает».

«У нас в университете существует несколько базовых кафедр, они свою функцию достойно выполняют. Базовая кафедра существует при наличии полставки, выделяемой вузом тому предприятию, чьи представители участвуют в образовательном процессе. Университеты, таким образом, подчеркивают важность участия в их жизни небезразличных людей со стороны бизнеса. Одна из наших базовых кафедр действует при Северо-Западном Главном управлении Центрального банка РФ, другая – при Согазе. Мы проводим занятия на площадках компаний, студенты знакомятся с практикой бизнеса уже в процессе обучения.

Сейчас нам необходимо сопрягать образовательные программы с профессиональными стандартами. Качество образовательной программы будет определяться по тому, насколько она соответствует профстандартам. И нам на этом этапе важно, чтобы представители бизнеса стали со-разработчиками наших программ; нужно неформальное, не «для галочки», участие».

«Мир становится сложнее, это заставляет нас быть очень активными в конкуренции за людей. Компания сделала инвестиции в 2 кампуса – под Хьюстоном и в Брюсселе. В Петербурге мы каждый год выходим на новый этап взаимодействия с университетами. Я вижу прогресс в этом движении, но я согласен с прозвучавшим здесь тезисом о точечных улучшениях. Например, с ФИНЭКом (СПбГЭУ, бывший ФИНЭК – ред.), откуда к нам приходят на работу большинство выпускников, мы достигли самого высокого уровня сотрудничества и мы рады, что вуз идет нам навстречу по многим инициативам.

Раньше было модно меценатство, но сейчас непростое время, и нам надо понимать, как наши вложения в образование к нам вернутся. И вот, с точки зрения инвестиций бизнеса в решение своих прагматичных задач, эффективность взаимодействия с университетами растет.

С точки зрения развития экосистемы «университеты-бизнес» как питательной среды для инновационной экономики, прогресс не так заметен. У Стэндфордского университета, который считается образцом таких экосистем, есть хороший девиз: «веет ветер свободы». И мне кажется, нашим экосистемам этой свободы, научной и предпринимательской, не хватает.

Во всяком случае, с помощью одних только формальных рычагов, например, таких как профстандарты, направить систему образования в будущее точно не получится. Эти стандарты могут быть частично полезными, но есть риск, что они не будут поспевать за бизнесом. Существует опасение, что профстандарты скорее закрепощают участников образовательного процесса, а требуется как раз противоположное».